Глава I, вступительная, в которой повествуется о панталонах, Неаполе, Венеции, королях и задницах

Испанец по крови, итальянец по духу, по месту жительства — подданный Неаполитанского королевства, «суконный барон» Виктор Рафаэль де Валенца (то ли в силу глубочайшего отпечатка профессии на характер (справедливости ради: в панталонах из превосходнейших качеств сукна фабрик семьи Валенца вплоть до XVII века щеголяла, пожалуй, вся уважающая себя аристократия от Неаполя до Милана), то ли в силу природных слабостей в кулуарах из «суконного барона» некогда переименованный в «короля задниц») за свою жизнь успел многое — дважды жениться, дважды овдоветь, из восьми доставшихся от отца суконных фабрик — и это чудо! — сохранить пять, часто путешествуя, насладиться миром во всем его ошеломляющем многообразии; будучи натурой романтического склада, искренне возлюбить Господа, к пятидесяти семи годам, похоронив единственного на тот момент наследника, — не менее искренне в Нём же разочароваться. Но тяги к прекрасному не утратить. ¡De ni por esas! |Как бы не так! — исп.|
Философски полагая, раз уж судьба не желает видеть его в числе баловников, самое время задуматься… нет, не над происками Лукавого, за беды христианского мира — от великих, масштабов взятия турками ворот Святого Романа в лето 1453-е от рождества Христова и падения Константинополя, до малых, счесть каковые, впрочем, задача того же ранга, что назвать поименно каждого, кого унесла бушевавшая в Европе эпохи Боккаччо mors nigra, — первейшего ответчика, и не над суммой пожертвования во благо и процветание Святого Престола (что само по себе есть деяние очистительное и праведное), сколько над вопросами куда более низменного и, как это нередко случается, куда более вдохновляющего порядка — пьянок, оргий, кутежа. «No hay mal que sin bien no venga/Нет худа без добра (исп.)», — сказал себе тогда Виктор Валенца, твердо намереваясь на продолжение собственных страданий не оставить миру ни единого шанса. А дабы понапрасну не искушать фатум, родной Неаполь на время решил оставить, ища душевного успокоения на берегах венецианских каналов, и действительно находя, но уже — что от человека его темперамента было вполне ожидаемо — под подолом открытой для запретных и волнительных ласк красавицы.

Когда, в 1617 году под звездами венецианского неба страсть вспыхнула, Луиза-Кассандра, плод союза венецианского купца и египтянки с кожей цвета какао, была уже не молода — ей перевалило за двадцать, к тому же — с двумя детьми и замужем. Но препятствием счастью это не стало. Осенью того же года, в последний раз обняв сыновей, заявив мужу о неминуемости расторжения брака, получив от него на диво торопливое согласие, Луиза-Кассандра, не помня себя от кружащей голову страсти, бежала с возлюбленным Валенца в Неаполь, где весной 1618 подарила ему сына, в честь святого епископа Александра Александрийского названного Алессандро (вторым именем, Федерико, - в честь деда).
О старших братьях едва ли подозревая, практически не видя отца, рос юный Алессандро Федерико Валенца под опекой матери, женщины, образованной не хуже иного мужа, сдержанной, располагающе набожной. Что злым языкам бросать в спину «ведьма!», за природную грацию — «наверняка ведь прячет под юбкой кошачьи лапы!» — разумеется, не мешало. От прямых обвинений в договоре с Дьяволом судьба, правда, избавила — может, следовало возблагодарить за то врожденную скромность Кассандры, может, — добрый, отзывчивый, истинно христианский нрав, а, может, —  по причине удручающего отсутствия подтверждающих таковую связь фактов.
К восьми годам, прилично изъясняясь на трех языках — испанском, итальянском, немецком, постигая азы наук естественных и гуманитарных, от сверстников своего сословия Алессандро Валенца, если не брать во внимание унаследованный от матери цвет кожи и свойственный всем Валенца миндалевидный разрез глаз, отличался мало и в целом ничего особенного из себя не представлял.
Разве что с каждым годом все очевиднее тускнеющий взгляд матери — de facto вдовы при живом муже (когда Виктор Валенца, по всей вероятности, найдя в неизвестных далях новый предмет обожания, из хозяина дома превратился в гостя, Алессандро исполнилось пять) — вынуждал мальчика беспокойно ворочаться по ночам, тревожась совсем не детскими кошмарами.
В июнь 1628 года Луиза-Кассандра тихо, во сне умерла.

    Глава II, в которой повествуется о волшебстве, грабежах, убийствах, а также о том, почему временами поздняя любовь приводит к ранней смерти (не обязательно в указанном порядке)

Тогда же, на скромных похоронах матери, Алессандро Федерико Валенца впервые повстречал братьев. Высокие, с телосложением античной статуи, с кожей цвета какао среди гостей они выделялись так же, как филин среди цыплят. Да и начало знакомству положили сами.
— Мы давно за тобой присматриваем, — честно признался старший, звали его Джованни, было ему семнадцать.
— А за ним еще внимательнее, — украдкой бросая взгляд на не то чтобы раздосадованного положением вдовца Виктора Рафаэля Валенца, добавил второй — шестнадцатилетний Марко.
— Ты пока маленький и вряд ли соображаешь, — понижая голос до шепота, продолжал Джованни. — Но это он, «Виктор - король задниц», погубил нашу мать. Как и, к слову сказать, нашего с Марко отца.
— Ага, — кивнул Марко. — Повесился несчастный. Ровно через месяц после того, как…
— …твой папенька-говноед наложил на него чары, — стиснул зубы Джованни, опуская обе ладони на плечи совершенно обескураженного младшего брата. — Думаю, с мамой он поступил так же. Понимаешь, что это значит?
Не понимал, но, похоже, начинал догадываться; догадываться, почему от редких прикосновений отца подгибались колени и холодели пальцы, почему сам его краткий, ничего не выражающий взгляд резал больнее ножа из острейшей дамасской стали, и почему само присутствие этого человека рядом делало воздух липким, колючим, абсолютно не пригодным для дыхания. Гораздо позднее Алессандро Федерико Валенца узнает — все это была правда, его отец — маг, скверно обученный, с плохо поддающимся контролю даром, потому — непредсказуемый и чертовски опасный. И да, всякий раз, желая изменить судьбу близкого или того, кто мог бы таковым стать, Виктор Рафаэль  Валенца вместе с чарами направлял на него и «отдачу», итог без исключений выходил печален. Вдобавок, Виктор Валенца был глуп, горд, труслив, как заяц, стоило ли удивляться, отчего талант убирать из-под ног грабли прежде, чем совершить шаг, не возглавлял перечень его и так почти несуществующих талантов?
Однако всему свое время…
Стоя под палящим солнцем Неаполя, Алессандро Федерико Валенца, десятилетний мальчик, дрожал, и вовсе не от страха, от предвкушения чего-то, чему никак не мог подобрать названия:
— Я должен пойти с вами?
— Пресвятая Мария! — чуть ли не рассмеялся Джованни. — Ты посмотри, Марко! Какой смышленый нам достался маленький братец!
— Только учти, Сандро, — одними губами произнес Марко. — Жизнь у нас непростая. Зато мы по-настоящему свободны и это главное. Скажу прямо: если не боишься — идем с нами, если боишься — можешь и дальше чахнуть под крылом колдуна. Ни к чему не принуждаем.
— Но ты наш брат и всегда им останешься, —  раздув ноздри, сердечно заверил Джованни. – Мы же семья.
Прихватив собственный нехитрый скарб и, сколько нашел, драгоценности матери, той же ночью Алессандро Федерико Валенца на долгие годы покинул Неаполь.

Как вскоре выяснилось, насчет свободной жизни под несвободным небом Италии братья не лгали.
Со смертью отца, по-юношески безрассудно мечтая об избавлении мира от угнетения и угнетающих, Джованни и Марко подались к bravi, разбойникам-смельчакам, чей быт, главным образом сформированный убийствами и грабежами, делал бедных еще беднее, а вот  — вопреки народным байкам, склонным к романтизации рыцарей без плаща и шпаги, — на процветании богатых, считай, никак не сказывался.
Последующие за смертью Луизы-Кассандры четыре года текли ровно, дни, будто бы утратив малейшее представление об оригинальности, из месяца в месяц, монотонно до отвращения повторялись: Алессандро грабил, найдя в себе пугающее, не свойственное ни отцу, ни матери хладнокровие, твердой рукой убивал — без удовольствия, но и без страха, к пятнадцати неполным годам зарекомендовав себя один из важнейших членов их безымянной, наводящей ужас на дороги от Кампобассо до Флоренции банды.
…и наверняка бы — скорее рано, чем поздно — испустил дух в канаве. Вместо этого получил Шанс.
Осенью 1633-го, будучи во главе уже собственного небольшого отряда, только-только собираясь отдать приказ об атаке на обоз весьма знаменитого в узких кругах аптекаря, Алессандро Федерико Валенца с изумлением обнаружил — на кончиках пальцев заискрило пламя, ведущая телега, в сторону коей указала рука, — вспыхнула.
— Колдун! Колдун!
— Apage! Apage, satanas!
Крики смолкли, крикуны разбежались, Алессандро Федерико Валенца остался без отряда.
— Охо-хо! Охо-хо! Диамант! Диамант! Истинный самородок! — раздался мужской голос ниоткуда и отовсюду сразу.
Любопытства ради: аптекаря звали Соломон Гольдфарб и он давненько подыскивал ученика. Ибо, помимо похвальной тяги спасать человечество продажей дектов и мазей, обладал многими другими нетривиальными, в высшей степени поразительными талантами. Соломон Гольдфарб был магом-экспериментатором. Фигурой одиозной, без ложной скромности – исторических масштабов (опять-таки в узких кругах).

Знания о тайном мире чудовищ, оккультных сообществ и собственно волшебства, пусть не без опаски, Алессандро Федерико Валенца впитывал усердно, сосредоточенно и жадно, обнаружив врожденную склонность к стихийной и ментальной магии, к двадцати годам мог похвастаться…
Не хвастался. Помимо гримуаров, астролябий и сушеных жаб в превеликом разнообразии, была у мэтра Гольдфарба помощница — невиданного очарования юная вампирша по имени Эйна с васильковыми глазами, с волосами цвета горчичного меда… и кожа ее могла посрамить бархат.
Стоило раз, будто бы невзначай коснуться ее запястья, как ночи тотчас же стали короткими, дни — невыносимо тягостными.
Но это была не любовь, скорее , о чем Эйна, безусловно, не знала.
— Мой ангел, — нежно улыбался Валенца. – Мой милый ангел
— О, мой безрассудный bravi! — смеясь, с акцентом британки шептала Эйна. — Не смей так говорить! Слышишь? Господь накажет.
Действительно наказал.
Однажды, поздним вечером обнаружив в прозекторской мэтра Гольдфарба исполосованное будто бы животными когтями, на деле — ланцетом и магией тело «своего ангела», Алессандро Федерико Валенца сделал два вывода: любовь и магия – и тут он был прав - есть понятия не сочетаемые, потому что чудес не бывает, и второй, не менее странный: если хочешь достичь величия, убедись, что за тобой не наблюдают.
Мэтр Соломон Гольдфарб, несмотря на выдающиеся успехи , был чересчур самоуверен и просчитался.
Потому как слишком долго испытывал на прочность терпение Арканума.

Смертью мэтра Гольдфарба, чьи бесчеловечные эксперименты на людях, нелюдях и даже младенцах любого вида со временем начали принимать совсем уж неприличные размахи, Алессандро Федерико Валенца нисколько не опечалился. Наоборот, в какой-то мере он был счастлив – возможностью (теперь изнутри) изучить Арканум.
Желающие взять под опеку молодого, но многообещающего ученика мэтра Гольдфарба, по счастью, ждать себя не заставили, и вскоре Алессандро Федерико Валенца обрел нового протектора в лице одного из членов совета Арканума, почтенного мэтра, ко всему прочему – медика, что оказалось весьма кстати.
Дальнейшие события развивались стремительно: во-первых, Алессандро окончательно вырос и впечатления перестали быть яркими; во-вторых, сама природа наградила его на редкость уравновешенным характером, а потому всякое событие, горестное или радостное, Алессандро Валенца уже тогда привык рассматривать сугубо и только с точки зрения осторожного прагматизма: «Оно меня не убило? Оно меня не убило. Ну и славно».

В 1645-м, окончив обучение у мэтра, Алессандро Валенца отправляется в свободное плавание. Обладая на тот момент двумя в одинаковой степени развитыми и полезными навыками – целителя и боевого мага, - в 1647-1648 года принимает участие в народном восстании на юге Италии, непосредственно Аркануму любопытном не столько перспективами освобождения итальянского народа от излишне суровых налогов на съестные припасы, сколько – уникальным шансом провести зачистку в собственных рядах, избавляя себя в целом и мир в частности от чересчур зазнавшихся ликантропов, вампиров и магов. 
В конце 1650-х принимает участие в ликвидации последствий чумы все там же, и если несколькими годами ранее, в период народных волнений под предводительством Томазо Аньелло (страшно сказать, ликантропа) берет на себя роль экзекутора, то теперь – лекаря и, нужно добавить, с обеими ролями справляется на ура.
К пятидесяти годам, слегка подустав от быта и нравов Старого Света, Алессандро Федерико Валенца, отныне в узких кругах персона куда более знаменитая, чем некогда мэтр Соломон Гольдфарб, желает Европе всего хорошего и пропадает на полтора века,

    Глава III, в которой повествование принимает современный лад, люди сражаются с людьми, а Новый Свет принимает в свои объятия каждого

Первую половину XIX века Валенца проводит на безбрежных просторах североамериканского континента, где вместе с немногочисленной командой, представленной двумя магами, одним вампиром и женщиной по имени Стелла, назвать которую иначе как «ужасная ведьма» язык не поворачивался, занимается тем же, чем и ранее – поддержанием магического баланса, из нового – приносящей стабильный доход охотой за головами.
В середине столетия Алессандро Валенца, последние лет двадцать носящий имя возвращается в охваченную Рисорджименто родную Италию, впрочем, не из глубокого чувства патриотизма, но чтобы не допустить гибели последнего из оставшихся в живых родственника – юного революционера Адриано Меллини, далекого потомка среднего из братьев Алессандро – Марко… Пожалуй, не будет лишним сказать, сколь бы разными путями не разбросала судьба жизни Алессандро, Джованни и Марко, проявлять искренне внимание к судьбам братьев, их детей и внуков Валенца не переставал никогда, может быть, из гордыни, может быть, в силу того факта, что , полагая себя их angelo custode.
Вернувшись из Италии, перебирается в Сан-Франциско, где в должности арбитра Надзора трудится вплоть до 1964 года, летом которого, будучи одним из наиболее опытных, талантливых, но что еще важнее – абсолютно беспристрастных сотрудников, этот самый Надзор возглавляет.
А в 1985 году решается на для самого себя неожиданный шаг – впервые в жизни берет ученика, точнее ученицу